Жестокое убийство и изнасилование школьницы в Кадамджайском районе вновь подтолкнули депутатов Жогорку Кенеша к обсуждению вопроса возврата в Кыргызстане смертной казни как высшей меры наказания.
В интервью 24.kg директор общественного фонда «Центральноазиатский центр наркополитики», полковник в отставке, кандидат исторических наук Александр Зеличенко рассказал о том, как такие приговоры исполнялись в советское время и почему расстрелы вопреки ожиданиям не исправят ситуацию.
— Вы начинали службу милиции в годы, когда смертная казнь все еще была высшей мерой наказания для преступников. Каково ваше к ней отношение?
— Я начну с небольшой исторической справки. Когда-то в начале 20-30-х годов эта мера называлась не просто смертной казнью, а высшей мерой социальной защиты. Была существенная разница. Что такое высшая мера социальной защиты? Это защита общества. Иначе говоря, мне, как гражданину, как члену общества, неважно, как государство обеспечит мою безопасность.
Я хочу, чтобы негодяй, который достоин смертной казни или пожизненного заключения, никогда больше не имел возможности со мной соприкасаться.
Это можно обеспечить различными способами. Мне, как гражданину, в первую очередь важна моя безопасность, остальное — задача государства. Из этого постулата мы должны исходить, когда обсуждаем вопрос смертной казни.
Забегая вперед, хочу сказать, что при нынешней уголовно-правовой системе я выступаю против возврата применения смертной казни. Даже в советское время, когда к работе подходили серьезнее, под расстрел попадали люди, которые оказывались невиновными в инкриминируемых им преступлениях.
Александр Зеличенко
Классический пример — дело маньяка Андрея Чикатило. По ошибке был признан виновным в убийстве одной из его жертв и расстрелян непричастный к преступлению — Александр Кравченко.
— Вам приходилось сталкиваться с теми, кто участвовал в приведении приговора в исполнение?
— Я учился в Высшей школе МВД в Караганде. У нас был преподаватель — очень интересный человек, но у него был один изъян — никогда не смотрел в глаза собеседнику. Это очень мешало в общении с ним. Однажды, набравшись смелости, мы, студенты, спросили его об этой особенности. И он рассказал. Дело в том, что по первому образованию наш преподаватель был врачом и лишь потом стал юристом.
Долгие годы он проработал в тюремной системе, в том числе в следственном изоляторе Караганды. Это было одно из немногих мест в Советском Союзе, где смертный приговор приводился в исполнение.
Он проводил медицинский осмотр приговоренных перед казнью, а после фиксировал факт их смерти. По его признаниям, это был очень тяжелый процесс, после которого он больше не смог смотреть людям в глаза.
— В практике вашего преподавателя были судебные ошибки при вынесении приговоров?
— Он рассказывал нам одну из таких историй. В 60-е годы прошлого столетия в Караганде возле железнодорожной станции «Сортировочная» стояли бараки, в которых обитали люди определенного сословия — алкоголики, бродяги, криминалитет и прочие. Непростой район. В одном из таких бараков жила пара. Пили. Постоянно ругались. Сходились — расходились. Он временами гонялся за ней с топором, грозился зарубить. И так продолжалось много лет. И вдруг в один из дней после очередного дикого скандала женщина исчезает. Завели разыскное дело. Опросили мужа, соседей. Не нашли.
Дело было зимой, а летом сточная яма во дворе переполнилась, и ассенизаторы приехали ее вычистить. На дне нашли полуразложившийся женский труп. Осмотр места происшествия был произведен из рук вон плохо. Следователи прокуратуры не стали заморачиваться. Жарко, труп воняет. Оформили все по-быстрому.
Труп связали с пропажей женщины. Кто преступник? Ее сожитель. Свидетели, указавшие, как он бегал за ней с топором и кричал: «Убью», нашлись. Мужика крепко «прессанули», и он сознался в убийстве. Областной суд приговорил его к высшей мере наказания.
Мужик оказался в камере для смертников Карагандинского СИЗО. Подал прошение о помиловании. Это долгий процесс. Прошло больше года. В один из дней в ворота СИЗО постучалась пьяная женщина. Кричит: «Я живая, никто меня не убивал! Выпустите моего мужа!» Поначалу никто на нее внимания не обратил. Мало ли странных людей. Один из дежурных решил провести проверку. Выслушал ее. Во всем разобрался. Написал в прокуратуру. Выяснилось, что после очередного скандала жена уехала с геологами в тайгу кухаркой. Денег заработала и спустя время вернулась домой. А ее сожитель в тюрьме приговорен к расстрелу за ее убийство.
Пока все перепроверили, пока разобрались, прошло еще три месяца. Все это время он сидел в камере для смертников. В итоге его оправдали и выпустили на свободу. А еще через месяц в СИЗО из Москвы пришел ответ по поводу его прошения о помиловании: «В помиловании отказано. Приговор привести в исполнение!» Там об этой ситуации не знали. Если бы жена пришла в изолятор на месяц позже, его бы расстреляли.
— В Кыргызстане сначала ввели мораторий на исполнение смертной казни, а позже отказались от этой меры наказания. Процесс отказа был непростым?
— Законодатели пошли по сложному пути. Эта тема обсуждалась очень серьезно с участием общественности, трудовых коллективов. Я в то время служил в Иссык-Кульской области начальником областного уголовного розыска. Были собрания, коллеги выступали с разными мнениями, предложениями. Все протоколировалось. Учитывалось мнение каждого. Прежде чем было принято решение об отмене смертной казни, была проведена скрупулезная работа. Не так, что собрались депутаты, проголосовали и все. Если у нас захотят запустить обратный процесс — возврат казни, я не представляю, как он будет проходить.
— Возврат смертной казни в Кыргызстане может повлечь за собой международные санкции?
— Нет. Страна сама вправе решать, как ей быть. Есть определенные международные рекомендации и международное право. Но суверенное государство вправе само решать вопрос применения смертной казни как высшей меры наказания. Естественно, имидж республики на международной арене в случае ее возврата теряется, но это не мешает принимать решения.
— По вашему опыту есть ли связь между смертной казнью и снижением уровня преступности?
— Никакой связи нет, по крайней мере, я ее не вижу. В Китае в свое время отрубали руки за карманные кражи. В Англии за них вешали. Думаете, краж становилось меньше? Наоборот, шел рост. Особенно в дни приведения приговоров в исполнение. Пока толпа отвлекалась на зрелище, воры чистили карманы зевак.
Никогда жестокость наказания не была профилактикой преступлений. Это миф. Все дело в неотвратимости наказания, а не в его жестокости.
Преступник должен абсолютно четко понимать, что его обязательно поймают и посадят. Только так это работает. Хотя чисто по-человечески я прекрасно понимаю людей, которые требуют смертной казни для определенных преступников. Но я повторюсь: при сегодняшней правовой и судебной системе мы неизбежно столкнемся с чудовищными ошибками. У приговоренного к пожизненному заключению, по крайней мере, есть время и хоть какой-то шанс и надежда на разбирательство, если его осудили по ошибке.
— Но как быть с жестокими преступлениями в отношении женщин и детей, которые в последнее время все чаще происходят в республике?
— Такие преступления в отношении женщин и детей нужно расследовать четко, жестко и оперативно. Это большое ЧП. Необходимо создавать специальную оперативную группу, которая при расследовании отчитывалась бы напрямую руководству МВД и Генеральной прокуратуры. Это нужно для того, чтобы расследование проводилось быстро, но в то же время в полной мере, с привлечением всех возможных дополнительных ресурсов. Чтобы экспертизы проводились вне очереди, чтобы было как можно меньше проволочек. И, самое главное, общественность должна быть в курсе происходящего на всех этапах — от следствия до суда и приговора.
Законодательство у нас достаточно жесткое. Но расследования часто затягиваются. У общественности складывается ощущение, что подозреваемого отмазывают.
Если бы все проводилось гласно, оперативно и понятно, это снимало бы многие вопросы и приводило к неотвратимости наказания для преступника. Это и есть профилактика преступности.
