Писать о судьбах ветеранов Великой Отечественной войны непросто. Слушая рассказы фронтовиков о тяжелых военных дорогах, о потере верных друзей, о кровопролитных боях, читая последние письма-треугольники, полученные от тех, кто скоро умрет в военном госпитале от тяжких ран, не раз смахнешь слезу. А уж если сталкиваешься с историей человека, оказавшегося в фашистском плену, тут и вовсе сердце надорвешь. И не только потому, что узнаешь об адовых муках и унижении советского солдата в концлагере, а еще и потому, что понимаешь: на этом его испытания не закончились. В военное лихолетье для человека, несмотря на все его боевые заслуги, освобождение из плена зачастую становилось лишь началом новых испытаний в других лагерях - уже советских. Но говорить об этом в Союзе долгие годы было не принято.
Сегодня о непростой судьбе своего отца-фронтовика рассказывает его сын Куван Бектемиров.
На подъеме
Айткул Бектемиров родился в селе Таш-Добо, бывшей Воронцовке, в знаменательном для Советского Союза году – 1917-м. Такое совпадение - рождение новой жизни, новой страны, новой эпохи – уже само по себе должно было стать залогом счастья. Казалось, что перед человеком распахнут весь мир. Да поначалу так и было.
Близость к столице республики сыграла свою положительную роль: в 10 лет отец пошел учиться в школу, что случалось далеко не со всеми кыргызскими детьми. Подростком успешно закончил 5 классов, что по тем временам, когда страна боролась с тотальной неграмотностью, было редкостью. А потом Айткул пошел на курсы и получил очень востребованную в условиях индустриализации страны профессию бухгалтера. Все документы он оформлял каллиграфическим почерком. Одна подпись чего стоила! Понятно, что проблем с трудоустройством у него не было. Хорошая карьера и достаток, казалось, были обеспечены. И даже то, что в 1936 году в возрасте 19 лет его призвали на срочную службу, не нарушало радостного течения жизни.
Первые испытания
В армии смышленого образованного юношу сразу заметили и в 1937 году направили в танковое училище. В те годы страна активно формировала новый командный состав вооруженных сил. В 1939 году он достойно влился в его ряды в звании лейтенанта. Начиналась серьезная жизнь уже взрослого и такого молодого, по сути, человека. Впереди были большие перспективы. И от этого дух захватывало.
Впрочем, долго радоваться не пришлось: 30 ноября 1939 года началась так называемая зимняя война с Финляндией. Советским солдатам пришлось дорого заплатить за то, чтобы прорвать «линию Маннергейма» и отодвинуть границу от Ленинграда вглубь сопредельной страны: погибло 150 тысяч человек; пропало без вести 17 тысяч; взято в плен 6 тысяч; вернулись около 5,5 тысячи; а раненых, контуженных обмороженных и сожженных насчитали 325 тысяч. Совсем еще недавно молодых, здоровых и сильных…
Можно сказать, что Айткулу несказанно повезло. Он оказался в числе живых, однако впервые так близко увидел смерть. Массовую, жестокую в своей неизбежности… Вверенному ему санитарно-механизированному подразделению пришлось собирать с поля боя погибших и подбитую технику. О чем он думал в этот момент, остается только догадываться.
Интернационал
В 1940 году во всей Красной Армии шла модернизация и перевооружение. Страна нуждалась в новых квалифицированных кадрах. И молодому офицеру, который мог хорошо объяснить устройство танка и технику вождения новобранцам, говорящим только на одном из тюркских языков и совершенно не понимающим русского, цены не было. Лейтенанта Бектемирова оставили в учебно-преподавательском составе танкового училища, несмотря на то, что в 1941 году началась война. Ему приходилось заниматься с мобилизованными киргизами, казахами, татарами, башкирами, узбеками, а он, молодой и горячий, рвался на фронт.
Два года он беспрестанно писал рапорты о переводе его в действующую армию, но всякий раз получал отказ. За два года службы он, к тому времени уже майор, военный инженер второго ранга, подготовил сотни танковых экипажей. Долго не было ему достойной замены. Однако летом 1943 года наступил и его черед. И Айткула отправили на фронт.
За родину!
Отец рассказывал, что в канун 1944 года по всем фронтам шло негласное соревнование между теми частями, кто к празднику возьмет тот или иной значимый населенный пункт. Перед его частью лежала знаменитая Шепетовка – родина легендарного писателя-красноармейца Николая Островского, автора культового романа советской эпохи «Как закалялась сталь». Это был крупный железнодорожный узел, и того, кто им овладеет, командование обещало удостоить звания Героя Советского Союза.
И отец в порыве молодости и боевого азарта в составе нескольких танковых рот ворвался в Шепетовку. Но подкрепление отстало на двое роковых суток, и вскоре, расстреляв весь боекомплект, танкисты остались без боеприпасов. Немцы оказали ожесточенное сопротивление: они подожгли все, что могло гореть, все цистерны с мазутом и бензином, кругом было просто море огня, все взрывалось и полыхало. Отец был ранен, тяжело контужен и в результате попал в плен.
Черная полоса
Молодых и крепких пленных немцы отправляли работать на военные заводы. Отец, едва оклемавшись, попал в Кенигсберг, где в подземных цехах провел полтора года. Их освободили в апреле 1945 года. Казалось, какое счастье, пришли свои, родные… Не тут-то было. Все военнопленные в те годы подвергались тщательной проверке, проходили через сито НКВД.
Надо сказать, что Народный комиссариат внутренних дел тогда обладал правом вынесения приговоров во внесудебном порядке, в его же сфере ответственности находилась и система исполнения наказания. Она постоянно требовала пополнения заключенных, так как на них был возложен значительный объем работ. Так, без какого-либо суда и следствия Айткулу дали срок – 10 лет трудовых лагерей, и прямо из Кенигсберга в теплушке его отправили на лесоповал в суровую Карелию.
Спасла профессия
В лагере отец находился восемь с половиной лет, до конца 1953 года, и вышел по амнистии в связи со смертью Сталина. Всего-то пара строк, а какая долгая и мучительная жизнь стоит за этим: и голод, и холод, и непосильный труд. Но ему, боевому офицеру, получившему ранение в бою, тяжелее всего было сносить несправедливость. Многие его однополчане или курсанты вернулись домой победителями, с наградами, живут обласканные родными, женились, завели семьи. Да и погибших уже оплакали. А он, словно враг, посажен за колючую проволоку и вынужден работать день и ночь.
Но и в тех нечеловеческих условиях отца выручила востребованная профессия. В 1951 году он был расконвоирован и переведен в Ленинград в речное пароходство механиком-ремонтником. Жил в трудовом общежитии. В родную республику вернулся только после полного освобождения, то есть через 18 лет после призыва в армию.
Не верь, не бойся, не проси!
Положение его было непростым, так как на хорошую работу освободившихся из мест заключения тогда не очень-то и брали. Отец устроился слесарем на трикотажную фабрику. Там познакомился с девушкой, моей будущей мамой. Вскоре они поженились. И в 1955 году родился я – их первенец. Отцу тогда было уже 38 лет.
Многие люди не выдерживали испытаний, которые им уготовила судьба, опускались, начинали пить. Он выстоял, не потерял вкуса к жизни, не утратил веры в людей.
Работал на фабрике до самой пенсии, и почти никогда ничего не рассказывал о своей войне. Не хотел раны душевные бередить и детей смущать своими воспоминаниями, и в этом тоже было особое мужество, молчаливое.
Лишь однажды к нам пришел знакомый журналист. Они долго сидели вдвоем, отец много ему чего порассказал, и тот предложил сделать запрос в официальные органы, добиться положенных фронтовикам льгот. Но папа отказался. Не захотел. Как человек, который в общей сложности провел в концлагерях более 10 лет, он хорошо знал закон тех мест: не верь, не бойся, не проси! Так и жил всю жизнь. Никогда никуда не писал, ничего не просил у властей и даже юбилейными медалями, которые ему все-таки полагались, он не дорожил, считая их не боевыми.
Семья
Сколько его помню, у отца была одна радость – благополучие семьи. Нас было четверо детей: два сына и две дочки. Сестренкам он даже иногда помогал учить уроки – математику, которую прекрасно знал.
Я всегда чувствовал себя любимцем отца, хотя порой мне от него доставалось по полной программе. Можно сказать, что отношение его к нам было абсолютно полярным: отец все делал для нас, и при этом держал в ежовых рукавицах.
На мое трехлетие купил мне дорогой подарок – настоящую гармошку, которую я просил. Я тогда еще не мог оценить всю ценность подарка и вскоре сломал инструмент. При этом дома был строжайший порядок: если появлялся торт, то каждый знал, что ему положен только один кусок, и даже не смел мечтать о втором. Все мы были приучены к труду. С 12 лет в летние каникулы я уже работал в колхозе – на прополке, на сенокосе, попозже и на скирдовании. А потом покупал себе хорошую одежду к школе, можно сказать, шиковал. И мне это было позволено.
Помню, как отец покупал мне лыжи, выбирал их долго, не какие попало, а по росту, как полагалось. Этому он научился на Белофинской войне. Потом купил и спортивные коньки и сам прикрепил их к ботинкам. При этом помню, как мы вместе копали и обустраивали погреб для домашней консервации. Совместный труд – это же самое лучшее воспитание.
А уж когда появилась у него первая внучка, моя дочь, он принялся ее отчаянно баловать. Это была его отдушина. Он даже придумал себе такую забаву: специально сам отправлялся на рынок, где покупал ей гранаты и деревенскую сметану. Как все люди, пережившие голод, он все время хотел ее накормить вкусненьким. Он видел и во мне, и в ней свое продолжение и прекрасно понимал, что в двух войнах выжил-то чудом, что род его мог прерваться так же, как у миллионов его современников.
Подумать страшно, сколько молодых ребят не пришли домой, сколько полегли на полях сражений… Когда показывали фильмы о войне, отец плакал и молчал, просто замыкался в себе и молчал несколько дней. И только Всевышний знал, что творилось у него в душе. Если бы мне вдруг довелось его сейчас увидеть, я бы просто обнял его, крепко и надолго прижал к себе.
Ты же выжил, солдат,
Хоть сто раз умирал,
Хоть друзей хоронил,
И хоть насмерть стоял.
Отчего же ты замер -
На сердце ладонь?
И в глазах, как в ручьях,
Отразился огонь.
