13:00, 04 марта 2019, Бишкек - 24.kg , Бактыгуль ОСМОНАЛИЕВА
29 июля 2016 года Верховный суд Кыргызстана оставил в силе приговор нижестоящих судебных инстанций по трагическим событиям 7 апреля 2010-го.
Бывший президент Курманбек Бакиев получил 30 лет лишения свободы. Глава Службы госохраны Жаныш Бакиев и экс-премьер-министр Данияр Усенов осуждены пожизненно. Заместитель главы спецслужб Марат Бакиев приговорен к 27 годам тюрьмы.
Бывший председатель СНБ (ныне ГКНБ) Мурат Суталинов осужден на 20 лет.
Когда Мурат Суталинов оказался на зоне, стало известно, что у него онкологическое заболевание. За прошедшие годы рак перешел в последнюю, четвертую стадию. Адвокаты просили Фемиду освободить неизлечимо больного, но суд отказал.
Мы обратились к адвокату бывшего высокопоставленного чиновника, чтобы он передал просьбу об интервью. Мурат Суталинов согласился. Через защитника Дарию Абдулову 24.kg задало свои вопросы. Мурат Суталинов на них ответил. У него была всего одна просьба — ничего не править, не корректировать и не убирать. Редакция публикует интервью без купюр.
— Мурат Абдыбекович, вы получили весьма суровый уголовный срок. Наверняка вы считаете приговор суда по событиям 7 апреля несправедливым? Могли бы пояснить почему?
— Во-первых, спасибо журналистам за то, что поддерживаете в столь трудные для меня времена, не боясь за свою безопасность и репутацию.
Конечно, в первое время после приговора я так и думал, что он слишком суровый, срок большой. Но спустя некоторое время, уже попав в колонию, вообще перестал думать об этом, жил одним днем.
Колония — место серьезное. Надежда — первый враг осужденного. Но когда тут, в заключении, обнаружили рецидив болезни, иногда приходят мысли о приговоре.
С приговором частично не согласен. Самое важное, что это было не судебное решение, а политическое, спущенное сверху небезызвестным Данияром Нарынбаевым по указанию Алмазбека Атамбаева.
Кроме того, я много дней был в суде и не услышал и не увидел в деле ни одной улики, показаний или вещественных доказательств против меня.
Даже в приговоре, в части, касающейся меня, они описали действия других людей, а мне с потолка приписали сговор.
То есть меня осудили не за убийство, как многие думают, а за соучастие. Тем не менее когда, где и с кем я сговаривался, конечно, не доказали.
То есть во всех томах против меня ничего нет, и фактически в суде материалами уголовного дела доказали, что я невиновен.
Однако я понимаю: когда не установлены стрелявшие лица, не задержаны непосредственные виновники, кто-то должен сесть, чтобы успокоить общественность и потерпевших. И я был готов, ожидал максимум 10-15 лет срока. Но у них, авторов приговора, был другой замысел: чтобы я сидел до старости и не представлял им угрозу в будущем или того хуже, зная о моей болезни, умер в колонии.
С самого начала следствие по этому делу было искусственно направлено по неправильному пути. Любой имеющий хоть немного опыта следователь знает, что по делам с таким огромным количеством людей необходимо делать воспроизведение обстановки и обстоятельств преступления. Это и нетрудно, так как у вояк все расписано. Так узнали бы, кто какой сектор охранял и кто стрелял, кто дублировал и отдавал приказы.
В основном стрельба шла у левых ворот «Белого дома». Моя «Альфа» (спецподразделение СНБ (ГКНБ). — Прим. 24.kg) была с правой стороны и вообще не видела, что происходит слева.
Кроме того, там было изъято огромное количество пуль и гильз. Куда делось большинство из них? Опять политика. Они не могли судить МВД, Минобороны и всю Службу государственной охраны (ныне Девятое управление ГКНБ) или внутренние войска. Они выбрали маленькие подразделения, а из них только снайперов СГО и СНБ. Чтобы силовики не устраивали протестов. Хотя опять: абсолютное большинство уже из изъятых пуль и гильз автоматные, а не от снайперской винтовки Драгунова (СВД).
Об этом можно еще много говорить, но остановлюсь на ключевых моментах.
7 апреля 2010 года примерно с 15.00 до 23.00 я был на трех раундах переговоров с Розой Отунбаевой. Было три перерыва по 30 минут. В 20.00 председателем СНБ уже был Кенешбек Дуйшебаев.
Подчеркну: судом доказано, что сотрудники «Альфы» никого не убили. Вкратце вот так. В реальности вопросов в уголовном деле огромное количество и ни одного ответа.
Вот такое мое отношение к приговору. Я его частично признаю. Почему?
Погибло большое количество людей. Я не смог этого предотвратить, хотя и дал приказ в людей не стрелять. И этот приказ был исполнен.
Мурат Суталинов
Но этого было недостаточно... Хотя я за пару месяцев уже докладывал о ситуации, а также претензиях и активности некоторых иностранных игроков. Но не все зависит от меня, и я принял, что мне дано.
Основной уликой у прежней власти против меня была моя ненормативная жестикуляция, больше они за шесть лет на меня ничего не нашли. Но, умело использовав этот жест и слоган «залил площадь кровью», создав из меня образ врага народа, они дали мне 20 лет.
Бишкекчане забыли, что я встречал мирные митинги с девушками в милицейской форме с цветами в руках, которые они раздавали входящим на площадь митингующим. Я таким был, таким родился и сейчас таким остаюсь. Доброта спасет мир. Слишком много наговорил на первый вопрос. На остальные отвечу короче.
— Как вы считаете, почему экс-министра обороны Бакыта Калыева оправдали, а вам дали такой большой срок, ведь вам инкриминировали одно и то же преступление?
— Я до сегодняшнего дня в хороших отношениях с Бакытом Калыевым. Он, видимо, единственный из сузакских, кто не винит меня в потере власти. Если бы оппозиция не взяла власть, меня бы и так посадили за «Форум», за то, что не стрелял при нападении на сотрудников, как предписывает закон.
Бакыт Калыев очень сильно болеет, живет на пенсию, иногда дает моей семье деньги на лекарства и передачи. И я не в коем разе не могу его очернить. Однако ради справедливости скажу, мне и Бакыту Калыеву разное инкриминировали. Еще на следствии было установлено, что его ребята не стреляли, а что мои не стреляли — установили только в суде. Поэтому ему 3 года, а мне 20.
Одинаково у меня с Молдомусой Конгантиевым. Однако у него нет человеческих жертв. С Молдомусой байке у меня тоже до сегодняшнего дня очень теплые отношения. У него тоже большие проблемы со здоровьем. И его супруга после событий в Таласе сейчас почти все время на искусственном жизнеобеспечении (глава МВД Молдомуса Конгантиев был жестоко избит толпой в Таласе накануне 7 апреля 2010 года. — Прим. 24.kg).
Поэтому не хочу, чтобы он даже на день сел, нельзя так. Конгантиев не боится попасть в колонию. Но нельзя.
И тут скажу тем не менее правду. Алмазбек Атамбаев использовал Молдомусу Конгантиева на выборах, а вопрос не решил, отложил на более поздний срок. А теперь его судят.
По Бакыту Калыеву, кстати, дополню: у него в ячейках нашли миллионы долларов, сколько реально изъяли и сколько оформили, теперь никто, в том числе и сам Бакыт, не скажет.
Конечно, военный человек не мог столько заработать, и мы с вами догадываемся, чьи это на самом деле деньги. А у моей жены на счету нашли 30 долларов. Эти 30 долларов постеснялись арестовать.
Как я говорил при ответе на первый вопрос, не могли они судить Министерство обороны и МВД. Слишком большой личный состав, который на следующий день бы выкинул временное правительство из республики.
А Бакыт Калыев теперь в имане, глубоко верующий человек. Как и я после рецидива рака.
— Почему вы покинули Бишкек, но потом вернулись в Кыргызстан? Неужели вы рассчитывали на справедливый приговор? Или вы решили сами себя наказать? Если да, то за что?
— Я совершенно нормально расстался с лидерами оппозиции, поэтому поехал домой и спокойно находился там. Нападений на меня не было, мародерства в отношении меня тоже не было. Видимо, моя несчастная квартира никого не интересовала. Потом позвонили ребята и предупредили, что мой телефон взяли на прослушку. Затем поступила информация, что какие-то беспредельщики готовят нападение на меня. И я выехал в Чуйскую область.
Я вернулся в Бишкек, когда Алмазбек Атамбаев стал президентом. Подумал, что страна вступила в конституционное поле, и пришел в суд. Однако ошибся, страна и по сей день не там, не в конституционном поле.
Да, я рассчитывал на справедливый приговор, но ошибся. Чолпон Идиновна (Чолпон Джакупова — глава правовой клиники «Адилет», юристы которой обеспечивали защиту обвиняемым в суде по событиям 7 апреля 2010 года. — Прим. 24.kg) еще смеялась надо мной по этому поводу.
Я действительно ошибся. Не только меня, но и всех моих родственников подвергли репрессиям, выгнали с работы, неоднократно избивали, грабили с целью получения документов и ключей.
Уголовный розыск по старой памяти всех их установил, но не смог реализовать в силу понятных причин. Бог им судья, тем, кто делал это и давал такие приказы. До сих пор никого не берут никуда на работу, хотя все они работали честно и справедливо. Спасибо бывшему генеральному прокурору Аиде Саляновой. Она нашу дочь после декрета трудоустроила. Правда, потом я попросил дочь уволиться, так как это плохая работа, несущая людям зло.
Конечно, какого приговора еще ждать от этих псевдодемократов, если поступали так даже с семьей?
А по поводу наказания так скажу: оно, наказание, дается по-другому. Для меня испытание это и зона, и болезнь... Но так я становлюсь чище.
— Вы неизлечимо больны, но находитесь в заключении. Правозащитники и многие юристы расценивают это как пытки. Что помогает вам бороться с болезнью, выживать и сохранять достоинство?
— Да, я неизлечимо болен, и, как говорят врачи, мне придется всю жизнь (не знаю, сколько мне отведено) пить лекарства. Да, нахожусь в заключении. Но меня с мая 2018 года вывозят в отделение онкологии на месяц, потом — на две недели в колонию на перерыв в лечении, и так до сего дня.
На первом этапе восемь курсов, потом если очаги уменьшатся, то будут облучать. Не знаю, насколько хватит терпения у сотрудников ГСИН вывозить меня в отделение онкологии.
По поводу пыток. Вы знаете, признаюсь: в перерывах между лечением в течение двух недель легче, а вот во время лечения сложнее, но терпимо.
Угнетают наручники и проверки, но без этого нельзя. Как выживать? С рецидивом болезни стало сложнее. Но само нахождение в колонии зависит от восприятия: я живу одним днем, не ною, не мечтаю, не рвусь на волю, радуюсь чаю, конфете...
Когда была ремиссия, радовался тренировкам в спортзале, выкуренной сигарете. С болезнью многое нельзя, но тоже каждый день что-то хорошее. Так живут мусульмане и порядочные на зоне — одним днем. Так срок быстро проходит. А если переживать, плакаться, надеяться, то потеряешь контроль над психикой и достоинство.
И самое главное — мне с 2010 года очень много людей сделали добро и сейчас делают, в том числе и вы, журналисты. Я никак не могу умереть, я должен ответить добром на добро.
Ну и вообще в нашей стране много нуждающихся — стариков, сирот, больных, бедных людей. Им тоже надо помогать. Я это делал всю жизнь, где бы ни работал. Делаю, сидя в колонии. И буду делать после освобождения. Так что много дел. Да и долг у меня перед хорошими людьми, которые до сих пор содержат мою семью, помогают с моим лечением.
Бывали случаи, когда люди моей жене инкогнито передавали деньги на мое лечение. Речь идет о достаточно немалых суммах. Весь этот груз ответственности помогает выжить.
О лечении. Это, конечно, врачи. Тамара Петровна... Мне было 5 лет, а она уже была онкологом... Лекарства, строгая диета и очень сильная вера. Шестикратный намаз, неважно, сидя или лежа. Он помогает.
Я никак не могу умереть...
— Когда вы узнали о страшном диагнозе?
— В первый раз в 2012 году, но тогда было не так страшно, так как была поражена одна почка. Второй раз, весной 2018-го, после прохождения МРТ. С января чувствовал себя плохо, рвота, боли, тошнота, потеря сознания, потеря веса на . Врачи заставили сначала пройти УЗИ, там увидели какие-то образования. Потом сделали МРТ. Приехали три профессора, изучили, сказали, что рецидив. Так я попал в онкологическое отделение. В первый раз на два месяца. Сначала обследовали, подтвердили диагноз, а потом начали лечение.
Летом было тяжело, сейчас легче. Видимо, привыкаю к лекарствам. Как проходят курсы, я уже говорил. Хочу добавить. Сейчас звучит критика в мой адрес, мол, почему только о нем? Почему ему льготы? А как же остальные больные? Сейчас в нашей системе всего пять онкобольных, трое с третьей стадией лечатся в условиях колонии, двое с четвертой стадией, включая и меня, в настоящий момент в отделении онкологии.
А всего в больницах вне колоний сейчас, кроме нас, еще двое. Так что, может, и есть у меня какие-то привилегии, но основной критерий — не дать умереть человеку на зоне. А такое бывает, но по болезням, которые лечат в нашей ЦБ.
— Кто из ваших бывших коллег поддерживает вас?
— Почти весь личный состав МВД и СНБ (ГКНБ) за исключением единиц. Есть из прокуратуры и суда. А если говорить о руководителях, то тоже все, кроме единиц. Можно назвать нескольких: Таштемир Сыдыгалиевич, Абдылда Шергазиевич, Эльмурза Ракиевич... Эльмурза Сатыбалдиев и деньгами сильно помогает с тех пор, как болею, с 2012 года. Очень много генералов, в том числе и депутатов Жогорку Кенеша. Фамилии действующих не могу назвать по понятным причинам.
Почему ГКНБ молчит? Характер службы такой. Они незаметно поддерживают. Меня когда водили на допросы в здание ГКНБ, сотрудники, даже зампреды, вставали по стойке смирно и честь отдавали.
Эмвэдэшники сейчас сильно зашевелились, создают группы поддержки, говорят, что я жертва атамбаевщины. Все судьи, прокуроры и силовики понимают, за что я сижу и в чем моя не вина.
— Скажите, кто из действующих депутатов, чиновников навестил вас за время отбывания наказания в колонии?
— Сотрудники Наццентра по предупреждению пыток приходили, омбудсмен Токон Мамытов приходил. Руководитель Наццентра по предупреждению пыток уже озвучил свое видение. Омбудсмен, видимо, тоже скажет.
— Судья Бактыбек Сыдыгалиев отказал вам в условно-досрочном освобождении, мотивируя свое решение взысканиями в колонии. Скажите, действительно ли вы нападали на сотрудников ГСИН, как указывается в материалах дела?
— Нет, конечно. В ГСИН у меня нарушений и наказаний нет. В личном деле есть рапорты от сотрудников СИЗО СНБ атахановского периода (Шамиль Атаханов возглавлял ГКНБ в период, когда шло следствие по делу о событиях 7 апреля 2010 года. — Прим. 24.kg). Видимо, хотели на меня еще одно дело повесить.
Я даже не знал, что такие рапорты существуют, а то бы тогда сам посадил бы этих ябедников. Но и там у меня нет взысканий. Это был 2012 год, я после операции, на лечении химиотерапией, весил 50 килограммов, на кого бы напал?
Один дубак (на тюремном жаргоне надсмотрщик, надзиратель, контролер в следственном изоляторе. — Прим. 24.kg) все время спал на дежурстве, вместо того чтобы меня стеречь. В это время пришел слесарь ремонтировать дверь, это в больнице было, а у слесаря такой брелок на ключах квадратный, с одной стороны как бы острый. Я взял его в руки посмотреть и, обсуждая со слесарем брелок, повернулся в сторону дубака.
Дубак проснулся и со страху, бросив меня, убежал жаловаться. Приехала опергруппа, долго смеялись над дубаком. Криминала не нашли, но те пакостники нажаловались Шамилю Атаханову и оставили рапорт в деле.
Да, и еще они обвинили меня в том, что я в трусах хожу перед ними. Там душа не было, при отсутствии условий это метод спецназа обтираться влажным полотенцем для гигиены. А им, видимо, показалось, что я эксгибиционист, вот и наябедничали.
Вот такой я плохой — после операции, во время прохождения химиотерапии при весе .
А то, что они говорят, что я их ругал, я и сейчас хамам и держимордам указываю их место, никто не имеет права ущемлять права даже осужденного, тем более в моем состоянии.
— Расскажите об условиях содержания в колонии. Как относятся к вам другие заключенные из так называемого черного мира, ведь для них вы силовик, который сажал преступников? Были ли у вас с ними проблемы?
— Колония как колония, условия как у всех, никаких льгот или излишеств, есть где хранить еду, где подогреть. Телевизора нет, не смотрю. Предпочитаю радио. Сам не готовлю, из дома через день приносят, так как по болезни почти всегда ем только здоровую пищу, по диете.
Комнатка небольшая. Живу один — больному человеку стыдно показывать недостатки и слабости. Если срочно нужна помощь, зову ребят из соседних комнат.
О «черных». У многих неправильное мнение о зонах. Оно в основном из российских фильмов. Да, у нас, конечно, тоже понятия, но некоторые моменты другие, не буду объяснять.
Просто скажу: зона держится на мужиках, их большинство, и о них забота от лидеров. Так вот, я мужик, и наделен всеми правами большинства: свободно передвигаюсь, могу посещать любое место, ну, конечно, в пределах колонии.
Лидеры интересуются моим состоянием, наличием пропитания, лекарств, когда обращаюсь — помогают. Они к правильным относятся правильно, а я дела не фальсифицировал, не пытал, денег не брал, так что ко мне претензий нет.
Это закономерно. Я всю жизнь был правильным. Также нормальные отношения с осужденными по экстремистским статьям. Они тоже без претензий. Мечеть, спортзал — все вместе, нормальные отношения.
Но есть вещи, которые выпадают из закономерности. За прошедшее время мне пришлось на зоне встречаться и с героями Апрельской революции, и с временщиками, и с атамбаевскими, и атамекеновцами.
Так вот что скажу. На воле есть у некоторых мнение, что я враг народа, а на зоне такого нет.
Всех перечислять не буду. Назову троих — Омурбек Чиркешович (Текебаев — экс-депутат парламента, лидер партии «Ата Мекен». — Прим. 24.kg), Кубанычбек Кулматов, Албек Ибраимов (бывшие мэры Бишкека. — Прим. 24.kg)... Мы очень тепло встречались, чуть ли не как братья. Желали друг другу скорейшего решения проблем, ну и мне, конечно, здоровья и свободы.
Омурбек Текебаев хорошо сказал: то была работа, а это жизнь.
— Готовы ли просить помилование?
— А я уже просил летом, когда совсем тяжко было, жалко стало семью. Однако мне отказали, вроде как больных не милуем, обращайтесь в суд.
По этому поводу хочу напомнить, что Кыргызстан — единственная страна в мире в новейшей истории, где после революции побежденные приговорены к таким жестким срокам.
Ни в Венесуэле, ни в странах арабской весны никто больше двух лет не сидел или вообще не сидел.
Еще очень важный момент. Атамбаев за шесть лет правления, зная, что посадит Текебаева, не принял ни одной нормальной амнистии. Роза Отунбаева за год приняла одну нормальную амнистию.
Аскар Акаев и Курманбек Бакиев каждый год принимали полноценные амнистии.
Новый президент уже больше года работает. Вообще тишина. Почему из-за Текебаева или Суталинова с Кулматовым должны страдать все осужденные и их семьи?