12:00, 23 июня 2017, Бишкек - 24.kg , Анастасия БЕНГАРД
Находиться за высокой колючей проволокой да под пристальным наблюдением, признаюсь, неприятно. В воспитательной колонии № 14 мы побывали в канун Международного дня защиты детей.
На входе тщательно изучают наши документы и забирают телефоны. Дело, как мне поясняют, даже не в том, что посетитель может дать осужденному аппарат для связи с внешним миром, а… вдруг украдут?
Проходим через три железные двери. Широкий двор, большое футбольное поле. Тишина. На деревьях птички поют. Если бы не высокий забор и люди в форме, режимное учреждение можно было бы принять за обычный соцобъект.
Ранним утром в гости к ребятам с подарками приехал омбудсмен КР Кубат Оторбаев и представители правозащитных организаций. Сказав несколько добрых слов, каждому воспитаннику колонии вручили гигиенические пакеты и наборы для рисования.
«Может, среди вас есть будущие художники. Подходите по очереди, не стесняйтесь», — говорит начальник колонии, подполковник Кыялбек Бейшекеев.
Смуглые худощавые ребята ведут себя при посторонних скромно, на гостинцы не налетают. Затем послушно проходят в зал для просмотра фильма «Отец». Невольно подумала: что же они могли натворить на воле такого, что оказались здесь. Как выяснилось, много страшного и жестокого.
В Вознесеновскую колонию поступают осужденные несовершеннолетние со всей страны в возрасте 14–18 лет. Когда-то здесь воспитывалось до 600–700 подростков одновременно. А сегодня их всего 26.
По словам сотрудников Госслужбы исполнения наказаний (ГСИН), гуманизация законодательства привела к резкому сокращению контингента заключенных. Теперь детей отправляют за решетку только за тяжкие и особо тяжкие преступления (грабеж, убийства, изнасилования). Своей жестокостью эти подростки шокируют даже взрослых. Не хотелось бы встретиться с ними один на один на дороге.
У Адыла (имя изменено) родители развелись. Мать уехала из Оша на заработки в Россию, а он остался у родственников. Бабушка держала внучка в строгости, и однажды он ее… изнасиловал. Сотрудники колонии спрашивали, за что. «А за то, что, сволочь, меня бьет», — ответил Адыл.
«Не от хорошей же жизни она подзатыльники внуку давала, а чтобы уберечь от плохого, — предполагает Кыялбек Бейшекеев. — При этом бабушка не стала писать заявление в милицию, сама мать Адыла это сделала. Осужденный сегодня не раскаивается, ни о чем не сожалеет. Вряд ли родственники примут его в семью после освобождения».
Сотрудники учреждения не исключают, что после окончания срока Адыл окажется на улице и будет совершать новые преступления, воровать.
Недавно в колонию поступил 17-летний Мирлан (имя изменено). «Убил мачеху, ударив поленом по голове, облил маслом, поджег и ушел из дома… И тоже не раскаивается. Говорит, женщина била его за то, что он не слушался», — рассказывают сотрудники колонии.
Вот еще одна история жестокости подростка, также произошедшая на юге республики: мать несовершеннолетнего повздорила с соседкой, тот решил заступиться за мать. Пошел и убил соседку и ее четырехлетнюю дочь, которая стала случайным свидетелем. Парень задушил ребенка, чтобы девочка ничего никому не рассказала. Но все тайное когда-нибудь станет явным…
«Дети непредсказуемы. Когда совершают преступление, идут до конца, не думая о последствиях. У них нет тормоза, как у взрослых», — подчеркивают сотрудники колонии.
В основном в колонии оказались брошеные дети, чьи родители ведут асоциальный образ жизни или просто уехали на заработки, а балласт — в виде ребенка — сбросили на родственников. Редко у кого есть оба родителя.
В воспитательном учреждении такие дети содержатся до совершеннолетия, а потом их переводят в ИК для взрослых. Поэтому отследить рецидив преступлений невозможно.
Бывает, что подростки возвращаются в колонию. Отсидел, к примеру, за кражу и хулиганство, а вернулся за грабеж. За шесть лет в практике начальника колонии было два таких случая. От ребят отказались родные, их устроили в мечеть, где детей одевали, кормили, обучали. Но подросткам не понравился строгий распорядок дня, и через несколько дней они сбежали из религиозного учреждения.
«Некоторые на воле жили в нищете. Сюда попали, а тут три раза кормят: и первое, и второе. Им нравится. Мне как-то звонила мать бывшего воспитанника, говорит, что он ей угрожает, что совершит преступление, чтобы вернуться в Вознесеновку. Здесь удобно: зарабатывать на пропитание не надо, кормят, обучают», — рассказывает представитель ГСИН Элеонора Сабатарова.
…Этот парень оказался в колонии за попытку убийства. Отчим постоянно пил, избивал его мать. Сын решил заступить за маму, схватился за нож, но отчима не убил — попал мужчине в ногу. Несовершеннолетнего осудили, женщина уехала на заработки. А когда сына освободили, вернулась и забрала его. Но жизнь на воле проще для отсидевшего срок не стала.
«С одной стороны, есть вина подростков. А с другой — виновато общество в том, что эти дети сюда попали. Родители вынуждены были уехать на заработки, оставив детей. Если бы в стране была хоть какая-то работа на заводах и фабриках, детей бы не бросали, — считает Элеонора Сабатарова. — Когда несовершеннолетние выходят на волю, общество их не принимает, мол, отсидел, малолетка, не человек. На работу не берут».
«Можно ли перевоспитать нарушителей закона? Перевоспитание — понятие растяжимое. Одних усилий сотрудника уголовно-исполнительной системы мало. Работа должна быть комплексной, при участии самих родителей и общества», — подчеркивает Кыялбек Бейшекеев.
А нужно ли это родителям, которые не дали своему ребенку достаточно воспитания до осуждения? Думаю, вопрос риторический.
На территории колонии расположена школа, в которой работает восемь учителей. Некоторые 18-летние никогда раньше не сидели за партой и только в колонии начинают изучать буквы. Но деньги считать умеют.
Учитель химии и биологии Евгения Тэн трудится там почти 40 лет. «Сложно ли найти общий язык с детьми? Конечно, трудно: дети не хотят учиться, начинаем с азов, дисциплина не совсем хорошая. Мы — и за мать, и за учителя, и за друга. Действуем и строгостью, и лаской», — рассказывает педагог.
Учителя поддерживают связь с состоявшимися бывшими воспитанниками. «Некоторые закончили вузы, открыли свой бизнес. Вот только на днях написал один из них — сейчас живет в Голландии, интересуется моим здоровьем. Приятно», — улыбается Евгения Тэн.
Директор школы Жаныбек Баялиев признается: молодые учителя не хотят к ним идти, бегут при слове «тюрьма», хоть и доплачивают за работу в таком учреждении 25 процентов.
«Школа старая, 1963 года, внутри сыро, пол сгнивший, крыша течет. Зимой печку топим, но некоторые классы все равно холодные. Учебников на кыргызском языке не хватает. Ездил по школам, через районо выдали по одной-две книжки. Не откажемся от помощи в виде тетрадей, ручек, листов ватмана», — перечисляет он проблемы.
В осенне-зимнее время воспитанники утром ходят на уроки, после обеда — овладевают профессией. По окончании учебы им выдают сертификат общего образца. На воле можно устроиться на работу. В свободное время, по словам педагогов, действуют кружки (музыка, шахматы, английский, компьютерные курсы). Летом же подростки больше бездельничают.
Хотя у их крепкие организмы, могли бы и поработать на благо учреждения. Территория большая, земли много… Впрочем, начальник колонии заверяет, что воспитанники помогают выращивать овощи и фрукты, чтобы были витамины в рационе. Судя по нормам, кормят детей неплохо: в меню мясо, рыба, масло сливочное, яйца. По праздникам — сладости.
Там же на участке построили мечеть, а рядом — руины бывшей двухэтажной школы. Но привлекать ребят к разбору кирпичиков нельзя: вдруг травмируются, или еще хуже — расценят как эксплуатацию детского труда.
«Нет! Озлоблять несовершеннолетнего нет смысла. Он и так озлоблен, обижен на закон, на общество, на родителей, поэтому рукоприкладством никто не занимается, — заверяет Кыялбек Бейшекеев. — Обращаемся, как с детьми, стараемся не ущемлять, ни разу от моих сотрудников не прозвучало «зэки» или что-то в подобном роде. Только — воспитанники.
Бывает, в дисциплинарный изолятор закрываем. До семи суток имею полное право закрыть, если не подчиняются, плохо себя ведут, начинают «крутить, мутить» в отделении. Бывает, что и сотрудников наших провоцируют. За 5 месяцев 2017 года человек 6–7 закрыли в ДИЗО, не больше».
По словам представителя ГСИН Элеоноры Сабатаровой, омбудсмен, правозащитные организации, сотрудники Национального центра по пыткам в любое время суток могут зайти в закрытое учреждение и проверить, бьют ли заключенных.
Не бьют. Их права стоят намного выше любого нашего сотрудника.
Элеонора Сабатарова
За полгода до освобождения психолог и соцработник начинают ломать голову, куда пойдет их воспитанник. Часто родители не хотят забирать своих детей. «На улицу никого не выкидываем, отвозим, к примеру, в социальное общежитие в Бишкек», — говорит начальник колонии.
ГСИН, по словам Элеоноры Сабатаровой, работает с Международной тюремной реформой, чтобы помочь вышедшим из мест лишения свободы найти жилье и работу.
«Есть ребята, в которых еще осталось что-то человеческое, с ними нужно заниматься. Привозим шахматистов, спортсменов, чтобы разглядеть способности в наших воспитанниках и помочь их развить», — говорит она.
Кстати, не всегда люди отзываются. Недавно одна из футбольных команд, к примеру, отказалась от матча с воспитанниками колонии. Но мастер-класс показать обещали…
«Работать с детьми трудно, но интересно, — говорит Кыялбек Бейшекеев. — Ждешь, надеешься, что завтра кто-нибудь из них исправится. И такие примеры действительно есть. Люди получают дипломы, создают семьи, другим помогают. На их примере показываем нашим воспитанникам, что все в этой жизни зависит от них самих».