12:00, 02 июня 2017, Бишкек - 24.kg , Анара МАМЫТОВА
Мне всегда казалось, что социальные учреждения расположены в запущенных зданиях, где уже в самой атмосфере витает тоска и напряженность, но я ошибалась: в Центре защиты детей (ЦЗД) по улице Астраханской, 31, несмотря на имеющиеся трудности, обстановка совершенно иная.
Заходишь на территорию учреждения, и словно попадаешь в садик своего детства: где-то кукует кукушка, шумят кроны высоченных деревьев, их тень спасает от жары, кругом подстриженные газоны, обрамленные живой изгородью. А из окон светлого двухэтажного здания на тебя смотрят малыши.
Центр защиты детей создан в 1998 году для правовой и психологической помощи детям, пострадавшим от насилия и жестокого обращения в семье, в школе и на улице.
Меня встречает миниатюрная девушка по имени Бермет, которая успевает не только знакомиться со мной, но то и дело махать рукой ребятишкам, которые наблюдают за нами. Те в ответ посылают воздушные поцелуи.
Как рассказала Бермет, помимо данного учреждения в городе функционируют еще два дневных центра для детей, попавших в трудную жизненную ситуацию. Один находится возле рынка «Дордой», а второй — недалеко от Ошского. С маленькими кыргызстанцами в этих центрах работают психологи, социальные и медицинские работники, там же детвору и кормят.
Откуда и чьи они? Как правило, это дети внутренних мигрантов. По словам Бермет, как только соцработники выявляют таких ребятишек, их немедленно включают в программу. Но иногда дети по «сарафанному радио» узнают о дневных центрах и приходят сами. На сегодня в программу входят около 100 маленьких жителей столицы.
«Проблема на самом деле огромная, и зачастую у родителей этих детей проблем не меньше. Нет средств на существование и жилья, отсутствует прописка или вообще какие-либо документы. И каждый день сотрудники, работающие на местах в дневных центрах, принимают по 10–15 человек», — рассказывает Бермет.
По ее словам, если у взрослых нет документов, как правило, нет их и у детей… А это значит, что ребят не берут в школу, ну, а у их родителей одна перспектива — устроиться тачкистами или собирать коробки. Так и живут. И таких семей в новостройках «Мурас Ордо», «Калыс-Ордо», «Ак-Босого», «Ак-Бата» тысячи.
Вопрос к властям: давайте примем как данность, что нуждающиеся в помощи люди — безграмотные и не знают, к кому и куда обратиться, но неужели государство за столько времени не смогло выработать алгоритмы разрешения ситуации?
Десятки лет об этой проблеме говорят на многочисленных круглых столах и конференциях с участием госорганов и ведомств, исписаны сотни килограммов бумаги, а дети все прибывают и прибывают в центры.
«Наши чиновники, — говорят сотрудники центра, — не то, чтобы вникнуть, как-то облегчить и помочь, они, наоборот, заволокитят проблему так, что напрочь отбивается охота и желание что-то делать даже у благополучных горожан. Что уж говорить о тех, кто попал в беду и не имеет лишней копейки? Вот типичный совет чиновника: «Вы из Баткена? Тогда везите справку, что вы именно оттуда! Уже есть справка? Нет, такая не пойдет, нужен вот такой документ с треугольной и круглой печатью…»
«Хотя, казалось бы, сотрудникам ЗАГСа при Государственной регистрационной службе ничего не стоит позвонить в региональное подразделение и сделать запрос. Это же несложно!» — говорят в центре.
«Конечно, несложно, но это же нужно делать, приложить усилия…», — отвечаю я.
Наш разговор прерывает маленькая девочка — Настя, которую я уже видела в окне… Она, словно птичка, выпорхнула, остановилась возле нас, и радость на ее лице сменилась озабоченностью. Она будто поняла, что речь идет о них — маленьких жителях приюта. В идеале возраст жителей ЦЗД от 6 до 16 лет, но Насте гораздо меньше, она совершенно кроха. Как выяснилось, в приюте также находятся ее сестра Дениз, старше на год, и их трехлетний брат Эрик. Сотрудники решили не разлучать детей.
В центр попадают ребята по решению комиссии по делам детей. Как только ею принято решению направить ребенка в приют, сотрудники центра приступают к работе и с его родителями, если те есть.
«Здесь проживают и две другие девочки, их родители, уехавшие в Россию трудовые мигранты, оставили детей какой-то непонятной тетке. Когда выявился этот случай, сестер определили к нам. Вот уже 4 месяца, как девчонки в приюте. Обычно мы стараемся найти родителей, социальные работники и психологи разговаривают и работают с ними. Доходит и до «силовых» приемов: запрашиваем информацию по линии МИД. Когда нашли мамашу, она приехала, пришла на один день, и больше мы ее не видели»,- рассказывают сотрудники центра.
По прошествии шести месяцев, а именно столько по закону могут находиться дети в приюте, работники снова пытаются образумить родителей. Если и тогда не помогает, комиссия определяет ребенка в интернат.
— У вас сердце не разрывается? Дети за полгода привыкают… Как вы им объясняете, что их переводят в интернат?
— Это делают наши психологи, и как можно мягче.
В разговоре о таких детях невозможно не вспомнить об их мамашах, которые, надо признать, здорово устроились: они и от детей не отказываются, и не заботятся о них. Женщины просто сообщают: нет ни сил, ни средств, делайте с ними, что хотите…
«Не поверите, но к нам даже с Иссык-Куля звонят и просят принять ребенка… Тяжело, но приходится отказывать. Мы стараемся оказать помощь на местах. Сейчас мы входим в рабочую группу и лоббируем законопроект по улучшению услуг на местах для социально уязвимых слоев населения. Например, в селе у родителей появился ребенок-аутист, и те, не зная о такой болезни, просто считают его дурачком, и все. В селах обследовать ребенка негде, а в городе эти люди понятия не имеют, куда обращаться. Только по знакомым ходят и выбивают пособия, но малышу же квалифицированная помощь нужна и специальный уход»,- рассказывает координатор приюта Роза Сулайманова.
— А бывает так, что руки опускаются, и вы в сердцах говорите: «Все! Не могу больше! Увольняюсь!»?
— Не поверите, каждый день. И вновь приступаю к работе.
— Иммунитет выработался уже?
— На равнодушие и жестокость к детям никогда иммунитет не выработается…
— Как вы понимаете, что ваши усилия не пропали даром?
— Когда повзрослевшие и вставшие на ноги дети навещают педагогов, оказавшихся в трудную минуту рядом. И со словами благодарности они уже сами — кто, чем может — помогают центру.
Разговаривая с Розой, мы приближаемся к спальне девочек. Кроватки заправлены, возле каждой — тумбочка.
— Как у вас чисто!
— Это потому, что делаю замечания без конца. А как иначе? Девочек с детства нужно приучать к порядку, — говорит Роза Сулайманова.
— А тебя как зовут, тетя? — вдруг раздается тонкий голосок…
— Меня Анара, а тебя как, попрыгайка?
Попрыгайка показывает мне свою кроватку, кстати, аккуратней всех заправленную. То, что это ее спальное место, выдает рядом стоящий ночной горшочек.
— А ты что ли фотографии приехала делать? — интересуется неугомонная малышка. Следующие пять минут мы с Настей разбираемся с фотоаппаратом, а потом отправляемся в класс для занятий.
«К нам в класс «выравнивания» приходит педагог. Так условно называют класс для тех ребят, которые никогда не учились. Или для тех, кто отстал от своих сверстников. Вот наша дорогая Надира Алазовна, она преподает в 42-й школе, после занятий там приходит к нам. Есть учитель иностранного языка.
По итогам года заполняем табель и выдаем заключение, что ребенок окончил, допустим, второй класс. В настоящий момент занимаются 23 ребенка. Кстати, малышне очень интересно сидеть со старшими в классе, где они пробуют писать и читать», — рассказывает Роза Сулайманова.
В это время прибегают Настя с Машей, девочкой постарше. Обе что-то показывают Розе. При этом кокетливо поглядывают на меня. Ну как тут не спросить, что же это у них за секрет такой?
И что мы видим? На ногтях у каждой приклеен блестящий камушек.
— Это же откуда такая красота?
Маша, улыбаясь, показывает на Настины джинсы.
Солнечная Настюша бежит ко мне и громко кричит: «У меня точ такая тоже есть»…! и показывает свою крохотную ручку. Восхищаюсь изобретательностью одной девочки и покладистостью другой.
«Настя такая живая и смышленая, знаете… Ей всего пять, а уже знает восемь букв, любит танцевать. Не привыкла быть одна, ей очень важно находиться со всеми вместе», — с нежностью и теплотой в голосе рассказывает Надира Алазовна.
По словам Розы Сулаймановой, у Маши есть братик, который старше ее на год. В данный момент он наводит порядок в спальне для мальчиков. Они там «генералят»…
— В следующий раз мы сделаем перестановку мебели, как у девчонок, у них места больше, — деловито говорит один из мальчишек с густыми и длинными ресницами. Вот таким хозяйственным оказался Вадим — брат нашей Машеньки.
— Зато у нас в спальне звездочки, — отвечает мальчик поменьше — Руслан — и показывает на потолок. «Ночью они светятся, ты такие видела когда-нибудь?» — с гордостью говорит он.
На первый взгляд, хорошие, милые дети. И только сотрудники центра знают, что им пришлось пережить. Вот история семьи Маши и Вадима, которую рассказала Роза Сулайманова.
«Эти детки уже были у нас в приюте в 2013 году. Тогда у них еще была мама, которая на тот момент развелась с их отцом. Жили они на даче у каких-то знакомых. Мать помогала по хозяйству, за это ей давали крышу и еду, а дети никогда не учились. Однажды к нам обратились социальные работники, которые сообщили, что мама очень больна, плохо говорит. Врачи назначили ей дорогостоящую процедуру, на которую она не пошла и вскоре умерла. После смерти мамы в 2016-м дети снова попали к нам. Сейчас Вадику 13, он учится в первом классе, Маша — во вспомогательной школе. Их родной отец написал отказную, у него уже давно другая семья, там тоже, кстати, есть дети.
Мы никого не осуждаем, мы просто ждем решения суда о лишении его родительских прав. Вадька, словно чувствуя это, нервничает, периодически срывается. Четыре года дети находятся в подвешенном состоянии. И когда они не знают, что с ними дальше будет, то просто теряются, им очень трудно. Например, Вадик то дверь пнет, то противоправное что-то совершит, то из приюта убежит. Впрочем, у многих наших ребят очень богатый опыт уличной жизни. И неправда, что если поместить детей к нам в центр, они вмиг перевоспитываются», — рассказала Роза Сулайманова.
Слушая истории о маленьких жителях приюта, в очередной раз осознаю, что не смогла бы работать в подобном учреждении, сердце бы не выдержало. В голове не укладывается, как ребенок оказывается ненужным, что от него могут просто отказаться, если во втором браке у мамы или папы появились новые дети.
Мысли нарушил трехлетний карапуз с чупа-чупсом во рту, уверенно идущий в самую гущу событий, где в полисаднике резвится ребятня.
«А это наш Эрик — младший братишка Насти и Дениз, ты смотри, как важно шагает», — улыбаясь, говорит Роза.
И тут слышу чистейшую кыргызскую речь. Это Машенька зовет Эрика.
— Маша говорит на кыргызском?
— Парадокс, да? В школах дети годами учат кыргызский и все равно не говорят, а здесь они, общаясь между собой, легко осваивают языки.
«Вы не поверите, но после того, как к нам приезжали волонтеры из Дании, через две недели наши дети заговорили на датском», — рассказала Бермет.
«У Насти, Дениз и Эрика своя история… Папа в тюрьме, а мама в последний раз была замечена в полупьяном состоянии в центре Бишкека. Вы знаете, я не выдержала, подошла к ней и отругала… Это просто невыносимо: Эрик плачет по ночам, зовет маму, а ей некогда, она снова вышла замуж и готовила себе приданое, женщине не до детей. Их в декабре 2016-го изъяли у ее бывшего свекра. Представляете, помимо этих детей с ней остались старшая дочка и еще один ребенок младше Эрика. Его под опеку взяла якобы тетя — знакомая матери. Не знаю, законно или нет… В первое время я надеялась, разговаривала по душам, работали социальные работники и психологи. Все ждали, что одумается, пытались спасти ее, но со временем я поняла, что спасать ее не стоит», — рассказывает Роза Сулайманова.
А я смотрю за карапузом, который уверенно взбирается на невысокий камень…
«Свекор очень преклонного возраста, первое время навещал Настю. Вы знаете, в этой семье свои нюансы, вот Дениз и Эрика родня мужа не воспринимает, считая, что мать их нагуляла. А теперь пожилой мужчина не приходит даже к Насте», — рассказали сотрудники центра очередную печальную историю.
Мы перемещаемся ближе к играющим детям, как вдруг раздается отчаянный мальчишеский рев. Бермет несется к ребятам. Выясняется, один из двух братьев, временно находящихся здесь, надел кроссовки другого и убежал на учебу.
«Родители этих ребятишек сильно пили. Недавно маму положили в больницу на лечение, а детей девать некуда. Нас попросили временно приютить пацанов», — рассказала Бермет, добавив, что «вечером нас ожидают разборки».
«Иногда приходится ругать, а что делать, кто-то же должен объяснить, что чужое брать нельзя…», — говорит Роза Сулайманова.
«Может быть, организовать сбор одежды или продуктов для детей?» — спрашиваю я.
«Был случай, когда нам привезли просроченные продукты… Мы глянули на дату и ахнули. Иногда отказать неудобно, когда привозят то, что своим бы детям не дали, потому что вредно. И сказать, что это детям не дадим, стыдно, и отказать неудобно, скажут, зажрались. Иногда привозят торты, но мы их опасаемся давать. Люди обижаются, но они не понимают, что мы несем личную ответственность за детей», — рассказывают сотрудники приюта.
Покидала я приют с двояким чувством. С одной стороны, детвора лишена самого дорогого — родительской заботы. С другой, я увидела, что воспитанники этого учреждения находятся в надежных руках, здесь не скупятся на чувства и эмоции, которые порой не встретишь даже в настоящих семьях.
И дети здесь живут очень непростые, большинству из них пришлось пережить такое, от чего даже взрослый впал бы в отчаяние или в депрессию, — предательство или смерть близких людей, страх, голод, насилие…У каждого воспитанника центра своя история — жестокая, порой не оставляющая надежды на лучшее.
И все-таки в их глазах я не увидела злобы, они до последнего ждут от нас, взрослых, того, чем обделены с рождения, - настоящей материнской любви и человеческой помощи.